Демьян: – Мастер, что делать? Денег нет совсем.
Джон: – А чё так?
Демьян: – Пациенты есть, но видимо что-то мы не так делаем.
Джон: – 90% людей, которые пришли на сеанс, чётко следуют за вами. Вы профессионалы, люди к вам пришли за помощью, откровенно. И с ними надо разговаривать с позиции того, что вы можете сделать. Если вы начнёте елозить, туда-сюда крутить, их неуверенность будет возрастать. Когда начинаешь, неуверенность всегда есть какая-то. Вам уже надо понять свою значимость, свою ценность, и в ней не сомневаться. Пока что вы болтаетесь: или действуете слишком нахрапом, или начинаете болтаться, такие две крайности. Да? Нет?
Вот ситуация с детьми в Орявчике – имеем две крайности. С одной стороны, Панатолик, который послал бегающих детей матом и раздал поджопники. С другой, Светина мама: какие-то дети бегают семилетние, а она не может им вставить люлей, чтобы они перестали бегать.
Панатолик повёл себя плохо, но импульсивно. Красавец, короче говоря. Оказался полным красавцем – всех надрал, нас надрал с деньгами, с желудками, детям надрал задницы. При этом он нормально доволен собой, не притворялся человек.
Мама – прямо его противоположность. И яблоко от яблони недалеко упало. Они, типа, такие хорошие все, положительные. От них тошнит. Я даже не знаю, к чему придраться, вроде бы всё хорошо. А потом меня начинает выкручивать. Как тот лось, я пью – всё хуже и хуже. Потом меня порвало так, что я ну, порвался. Но не на них, правда, так, но просто вырвало меня. Но эта ситуация – всё равно она назревает.
В следующий раз устроим им. Ещё наймём кучу детей и скажем: «Дети, каждый получит по шоколадке, если будете бегать». Ситуацию сделаем уже обоснованной. Вот они все такие камерные, маме не дай бог кусочек соли попадёт в пищу, – сразу почки. Какие почки, кусочек соли? Соль нужна для гидролиза. Не может пиелонефрит иметь такие жёсткие последствия на столько лет, чтобы маленькая подсоленность еды так человека угрохивала. Если угрохивает человека настолько маленькая подсоленность еды, значит, с ним надо что-то менять глобально. Никто же не хочет менять глобально, все хотят вот, понимаешь, «мы вот такие и мы вот такие войдём в эту дверь». Но, извините, дверь узенькая, ты в таком положении не войдёшь, размер соизмеряй. И это касается, собственно говоря, и вас тоже. Если вы хотите войти в дверь денег, надо войти точно, чтобы попасть в этот лаз, а не то чтобы сохранять свой какой-то статус-кво, своё лицо, или думать, что «я – такой, такой и такой». Приноравливайтесь, будьте более гибкими, будьте более соображающими. Если что-то не получается, значит, вы до чего-то не дотягиваете, только и всего. Здесь надо думать, по-другому не получится.
Альбина: – Уже мозоль там натёрся, где думалка.
Джон: – Всё равно, значит, ещё думать надо, значит, не додумали.
Демьян: – Тут же можно такого напридумывать.
Джон: – Неважно. Что-то не получается – значит, что-то не доделываете, по-любому. Причём вам же не нужны золотые горы. Я понимаю там, золотые горы… просто чтобы свести концы с концами.
Всякая ситуация имеет свой смысл и своё разрешение: ты не можешь постоянно канючить одну и ту же тему, и если она не получается, в неё туда же биться. Надо что-то делать из другого места какого-то. Оно же прорывается всё равно. Вот как у меня сегодня прорвалось. Просто я сижу, мне всё плохо и плохо становится. Вроде бы не так всё плохо, всё хорошо: она же, Света, такая «всё хорошо»… но тошнотно.
Я настолько фальшь чувствую, что вроде бы у меня хорошее отношение, знаешь, вот так подумаешь, что Вазончик – свой человек, всё нормально, всё хорошо, – а, с другой стороны, как вспомнишь её маму, думаешь, а откуда может быть она нормальным человеком? Ну, и это тоже какой-то тормоз ума, но всё равно, тело же не врёт, оно у меня начинает бунтовать, его рвёт на части. В итоге, сейчас всё хорошо, в том смысле, что сейчас я увижу Вазончика – я уже не буду вестись на её вот липкость такую, непонятность. Потому что всё равно это обман: она строит вот такой обман, потому что где-то она несостоятельна, и она пытается эту свою несостоятельность замазать непонятно чем непонятно зачем.
Что-то не получается – не надо придумывать как замазать, затереть. Реальность – она всё равно начинает взрываться на ровном месте, – как меня сегодня порвало просто. Вроде бы ничего не происходит, а меня порвало. Потому что слишком долго находился в одном помещении и было уже взрывчато-опасно, накалено.
Потому что она не думает ни о ком. То есть, она думает только за Яна, причём она не только думает за Яна, она становится его придатком. Какому ребёнку нужна мама-придаток? Ему нужно, чтобы была яркая мама, которая сказала: «Ян, встал и пошёл».
Оксана: – Честно говоря, я так же с Лёхой делала. Бесконечные обнимашки целовашки. Может, мне некого обнимать было, вот и направляла всю свою нежность и любовь на ребенка? У меня её много. А ему одному перебор.
Джон: – А он уже обалдевает от этого, ему уже хочется какого-то…
Оксана: – Ну вот когда Ян бил Свету по лицу, потому что я его случайно задела. Он просто шёл и попал под руку, не упал. И вот он от обиды начинает лупить маму по голове, а она: «Да, бей меня. Да, ты рассержен. Да, давай меня бей».
Джон: – Что? Ты же такая же была.
Оксана: – Да.
Джон: – Я уже, слава богу, забыл.
Оксана: – На чужом примере виднее, чем на себе.
Альбина: – Кстати, Светина мама вернулась домой, её перестали узнавать люди. Что-то с ней случилось. Потому что человек идёт ей на встречу, смотрит и не узнаёт.
……/…..
Мастер, Дёма хочет меня с Сашей в Индию спровадить, но я думаю. Мне интересно, вот выходишь с ней сейчас на улицу, она как родилась там. Тут все эти деревья. И её вывезешь, – и она на них как заворожённая смотрит, и как будто в медитацию уходит такую, потом засыпает. Ну и вот так была весна, потом лето, и сейчас началась осень, листья пожелтели, и я её вывожу, а у неё такое, видно, удивление – «что происходит?». А сейчас они начинают падать, и вот её вывозишь, и она настолько внимательно за этим всем смотрит… И у меня уже такая мысль: вот я её увезу, а может, у неё какой-то цикл, который она наблюдает, и как-то там его у себя укладывает, может быть, и не надо никуда уезжать?
Джон: – Что у тебя в голове, в мозге? Из-за того, что у неё там какой-то цикл нарушится в голове, ты хочешь разрушить всё благосостояние государства? Это тоже цикл – птицы улетают на юг. Откуда у тебя в голове такая мысль возникла? Просто непонятно, как это совместить со всеми вашими насущными делами? О делах надо думать. У вас всё будет хорошо – и у неё все будет хорошо. Какой цикл заложишь, такой и будет. Что ты начинаешь из неё делать какое-то важное существо, под которое нужно подстраивать все ваши жизни? Это Оксана номер два несколько лет назад и Вазончик сейчас.
Альбина: – Всё, я поняла, вопрос закрыт.
Джон: – Ты всю жизнь собираешься зависеть от того, вдруг кто-то и что-то может не так подумать? Это ты станешь Вазончиком или Оксаной.
Джон: – А ты помнишь, какая Оксана была четыре года назад? Ни одного живого места нет, везде узлы напряжений. Это называется «счастливая» семья: квартира, машина и муж.
Альбина: – Смотри, смотри, у нас какая тенденция, у нас уже нет квартиры, нет машины…
Демьян: – Что вы тут за себя снова начали? Давайте про нас. )))
Джон: – Да идите вы уже со своими «нас», надоели.
Демьян: – Вы надоели за себя тут. )))
Джон: – Сделайте с собой что-нибудь – будем про вас говорить.
Альбина: – )))
Джон: – Хорошо, вот вы же под Машей были, возьмите от неё полезное, нахрап вот этот. Трудно, что ли? У вас была уверенность, понятное дело, уверенность не столько от умений или знаний, а вот этот определённый нахрап.
Альбина: – Мне это трудно и тогда, и сейчас.
Джон: – Ну вы же всё-таки делали вот это: вы делали нахрап, нахрап, нахрап.
Демьян: – Ну, в принципе, делала она его.
Джон: – Ну ладно, нахрап оставим. Есть же мудрость змеи, качество гибкости, качество понимания состояния вещей, умение распознавать неприятности, болезни. Зайдите уже из нормального места, войдите в это состояние, станьте гибкими, как змея. Трудно, что ли? Непонятно, что вас останавливает от этого? Хотите жизнь менять – меняйтесь сами. Иначе жизнь никогда не поменяется. Помогайте друг другу оставаться гибкими. Не замыкайся на ребёнке. Ребёнок должен возле тебя расти естественно. Не надо следовать за ним. Ребёнок должен расти из вас, а не вы из ребёнка.
Демьян: – Но хочется идти не через эту какую-то гибкость как вёрткость, а хочется через мощь идти.
Джон: – Ну, через мощь, если хочешь идти, иди через мощь. Но если ты поймёшь, что где-то гибкость, она сильнее мощи, пойди на гибкость. Но если тебе надо идти через мощь, иди через мощь. Всё равно ты по-другому не поймёшь. Что за проблема?
Демьян: – Проблема, что в жопе.
Джон: – Ну, тогда иди через гибкость.
Оксана: – Не знаю, в тему ли… мы с Профессором как-то давно разговаривали. Я его тогда спросила: «Почему ты всё спрашиваешь у Джона? Почему ты сам не принимаешь никаких решений? Тебе 43 года. Ты что, машину не можешь себе выбрать? Квартиру»? А он мне сказал: «Знаешь, я раньше был такой, что напролом бился лбом. Вот вижу цель, не вижу препятствий, иду мощно. И вечно какая-то ерунда была». Ну, и он привык как бы пользоваться Джона гибкостью в принятии решений, и следует этому. А дальше в Индии Джон ему и говорит: «путь следования, путь силы – соедини».
Джон: – Простая вещь. Есть такая оккультная магия, которая важнее любой мощи или не мощи. Надо соединиться с реальностью жизни. А пока будешь мотаться туда-сюда, или в мощь, или в не мощь, – то качели будут. Вот, как раз «путь следования, путь силы – соедини» – это именно этого и касается. Никто почти не владеет этой магией.
Демьян: – А что за магия такая?
Джон: – Ну, такая магия. Ничто не лежит на поверхности.
Оксана: – Почему ты говоришь: «Ничего не лежит на поверхности»? Ведь сам недавно говорил, что таинство – это как раз то, что уже подошло к поверхности и это уже более-менее можно увидеть.
Джон: – Но оно не лежит на поверхности всё равно. На поверхности лежит только «Лёша несчастный», «Ян бей меня, ты рассержен» и «как не нарушить Сашин цикл с листочками» – и пошли за этим всем. Куда пошли? Вот это на поверхности.
Альбина: – Спасибо.
Демьян: – А ещё про практики: как-то я прошлую зиму, где-то месяцев шесть, почти без перерыва, каждый день Солнцеворот делал, делал, делал. Ну, устал, не хватает глубины какой-то, всё как-то так вот на поверхности, а глубже не получается.
Джон: – Смотри, ты начинаешь делать практики, у тебя практика становится жизнью. Понимаешь? У тебя должен произойти прорыв при этом. Если практика отдельно, жизнь отдельно – значит, ты живёшь той же жизнью, что и жил. Делаешь практику – она должна прорываться в жизнь изменениями. По-другому не получится. Никто не требует от тебя скорости. Я тебе просто поясняю ситуацию, что очень трудно сразу понять, где изменения, где практика, где жизнь.
Демьян: – В том-то и дело, что делаешь практику, чувствуешь какие-то изменения, ну, то есть, оно вокруг так легко чувствуется, но в то же время понимаю, что глубины настолько не хватает.
Джон: – Не хватает. Вот, смотри, у тебя жена вся перекошенная. Ты делаешь практику, а Аля вся перекошенная. Значит, практика идёт для какого-то «себя». Не то, что я тебе пытаюсь наложить вину. Просто нет достаточно соответственного понимания взаимодействия внутреннего и внешнего. Практика должна тебе давать толчок на внешнее изменение. Внешние изменения дают тебе толчок на практику. Это должно быть постоянно вот такое взаимодействие. Пинг-понг. Так построена жизнь. Ты не можешь так: «Делай так, туда-сюда, а потом это вот сюда-сюда, а потом это». Это будет Вазончик номер два. Я даже Вазончик номер один не могу видеть. Давай два не будем.
Демьян: – Только единственное: если это цикл, он получается настолько или медленный, или не медленный.
Джон: – Мгновенная гибкость, мгновенная реакция. Вот пока нет этого. Ну, иногда бывает, надо чтоб накопилось, чтобы было чему прорваться, но всё равно это должно быть очень живым и действенным. Потому что всё равно взрыв изнутри – спонтанность. Нет придуманных ситуаций, есть взрывная ситуация, которая разрывает. Потому что тьма – это отсутствие света. Она взрывает и становится всё понятным. Всё остальное – нагромождение всякой дребедени, скопление, которое заслоняет тебе реальность, и ты живёшь как биоробот, как Вазончик, и думаешь, что «Лёша несчастный»… А где он несчастный, в каком месте? Это ребёнок, у которого всё есть.
Оксана: – А мозги же куда деть?
Демьян: – Наверное, если взять про Свету… Она же, в принципе, понимает, что надо делать, как надо делать.
Джон: – Вообще не понимает. Хорошая мина при плохой игре. Застой полный.
Демьян: – Нет, ну в смысле? Ну, она же внутри понимает, а делает… ну… по-другому.
Джон: – Она не понимает. Если бы она понимала, она бы делала.
Демьян: – Тогда я тоже не понимаю. )))
Джон: – А чтобы понять, ей надо взрыв реальности, ей надо измениться для этого. Она же хочет остаться прежней, но чтобы ситуация изменилась вокруг. Она так хочет. Она думает, надо так и так. Она думает, хорошее – это, правильно – это, вот так быть хорошей, а вот так не быть хорошей. Есть у неё какое-то представление. Она не понимает, что надо быть живой, настоящей. И вот эта тусклая ситуация приводит к этому состоянию, в котором она сейчас находится, и я даже не могу ей помочь. Потому что я ей как могу помочь? Не хочет искать выход, она хочет просто заткнуть все дыры. Нигде ничего не течёт, потому что всё заткнуто, всё спокойно. Жизни зато нет, потому что нигде ничего не протекает. Канализация такая – пум! – а потом говно начинает прорываться. У меня же просто этот прорыв был вообще смешной, на самом деле, вот показательная реакция, смешная ситуация.
Но опять же, её можно понять. Я помню Оксану в этот момент, то же было сознание. Почему-то женщина когда рожает, часто её перекашивает стать придатком ребёнка. Так и должно быть: мужчина занимается делами, женщина занимается ребёнком. Но женщина не превращается в придаток к ребёнку…
Оксана: – Может, муж должен женщину как-то встряхнуть? Потому что материнский инстинкт, гормоны, все дела, а выхлопа другого нет?
Джон: – Ну когда я вдруг тебя встряхиваю, ты говоришь: «Ты злой стал».
Демьян: – )))
Джон: – «Ты был раньше весёлый, а сейчас стал злой. Весёлы й – злой».
Оксана: – Ты меня встряхиваешь? Злится на Вазончика, а орёт на меня. ))
Джон: – Ну, как ты обыграла, так ладно, сгодится пока.