Джон: – Рим дал оружие рабам и стал обороняться на своей территории. Он перестал нападать на Ганнибала, он понимал, что любое сражение будет проиграно. И когда Рим перестал вступать в эту схватку, тут Ганнибалу пришёл конец. Потому что Ганнибал был великолепным тактиком, он мог выиграть любое сражение, но без сражения он не мог выиграть войну. Он выигрывал все сражения, но войну проиграл.
Юля: – Хорошо, Мастер, если резюмировать услышанное сегодня: первое, с чего надо начинать – это признать, что ты «в жопе», образно говоря? Или Рим не с этого начал?
Джон: – Рим, пока не признал, что он в дерьме, ничего не мог сделать, он просто терял провинцию за провинцией. Малым войском Карфаген громил всё. Потом была великолепная речь этого римского полководца, когда он сказал свою знаменитую фразу «Карфаген должен быть разрушен».
И Рим ушёл в глухую оборону: они избегали прямых сражений, хотя на своей территории имели много союзников. Ганнибал на чужой территории хозяйничал, у него ничего не было, но они не могли его задавить. Это феноменальная история.
Сколько надо было иметь мужества и понимания действительности Риму, чтобы выиграть эту войну! Представь, что ты здоровый, у тебя куча всего, а ты проигрываешь. Они же в течение 10 лет теряли столько войск, что мама не горюй, потому что они не могли понять, как это происходит: мы нападаем, нас много, а мы проигрываем. Догадались уйти в глухую оборону.
И тут начал проигрывать Ганнибал. Но проигрывал не в войне: он проигрывал по времени, потому что ничего не происходило. Эти уходили от сражений. Последние 6 лет, пока он там ходил, у него не было ни одного сражения с римлянами, ни одного на их территории, они не вступали в драку, по чуть-чуть повоёвывая с союзниками Ганнибала. Вот и всё. И они выиграли только тем, что они перестали с ним воевать.
Юля: – Хорошо, Мастер, я правильно понимаю, что я…
Джон: – И Карфаген умер, потому что с ним перестали воевать. Пока с ним воевали, с Карфагеном, он выигрывал. И вся твоя журналистика в этом. Ты перестанешь заниматься журналистикой, ты выиграешь, ты перестанешь быть Римом. Сейчас ты Рим, конечно, да, римское право, потому что это же суть Рима – это право. Ты перестанешь заниматься журналистикой – ты выиграешь самую серьёзную войну в своей жизни, потому что серьёзней Карфагена никогда у Рима не было соперника, ну за всю тысячелетнюю историю Рима. То, что потом его изгадили эти варвары, это вообще другая история. Я имею в виду, пока был расцвет Рима…
Вова: – Слушай, там схема была не намного другая, когда варвары…
Джон: – После уже, римская империя сдохла внутри себя. Но Ганнибал напал на Рим, когда тот был в самом расцвете сил, это была моща мощей.
Юля: – Слушайте, ну Мастер…
Джон: – Ты в этой ситуации находишься.
Юля: – Я когда в Орявчике слушала эту историю от вас, думала, что это про Профессора. Сейчас я вот в силах, внимательно прослушала. Я уже за это время знаю очень много о Карфагене и Риме. Ну, хорошо.
Джон: – Они выиграли не за счёт войны, они перестали нападать, они перестали быть журналистами. Пока они были журналистами, их громили. Рим спасся тогда. Но понятное дело, что Римская империя сделала своё дело, потому что вся западная цивилизация, которую мы имеем сейчас в Западной Европе, «золотой миллиард», он весь вышел из этой римской канители. Рим дал расцвет цивилизации тогда. Если бы тогда Карфаген одержал победу, мир был бы совершенно другим. А карфагеняне же были почти евреи, ты же понимаешь, финикийцы – это почти евреи.
Юля: – Что?
Джон: – Ты что, не знала?
Юля: – Нет, мне…
Джон: – Всё было бы по-другому сейчас, всё было бы по-другому, Христа бы не было.
Юля: – Чего? Он же раньше как-то родился, по-моему.
Джон: – Финикийцы ближе к евреям как родственники, чем арабы, гораздо.
Юля: – Мастер, я не успеваю за вашей мыслью.
Джон: – Потому что ты не знаешь историю. Журналист должен знать историю. Какой ты журналист?
Юля: – Ну не совсем так, чтобы я ничего не знаю в истории.
Джон: – Извинись перед всеми, скажи, что ты не журналист.
Юля: – Перед кем извиниться?
Джон: – Ну перед нами… Хотя бы передо мной и перед этим домом, перед лампой.
Юля: – Ленский, дом, Лёша, Оксана, извините, пожалуйста, я журналист и занимаюсь тем, чем считаю нужным. Можно дальше продолжать?
Джон: – Вот так и начинается проигрыш. Это первый шаг к проигрышу, да. Это не Е2-Е4. Ты открыла свою королеву, пешкой убила всю партию.
Юля: – Я так всё время делаю.
Джон: – Ты открыла королеву и проиграла партию на первом ходу. Даже если ты гроссмейстер, но сделал первый ход неправильный, тебя победит кандидат в мастера.
Вова: – Мы вчера об этом говорили, да.
Юля: – Сегодня тоже.
Джон: – Потому что первый ход – самый важный, самый нужный.
Юля: – Я не играю в шахматы.
Вова: – Да слушай, смотри картины, если ты не играешь в шахматы.
Джон: – Тебе надо лучше играть в шахматы, чем быть журналистом. Это сильнее, интереснее и гораздо результативнее. Потому что у тебя начнёт развиваться ум, ты начнёшь понимать способ мышления, ты начнёшь понимать способ вообще взаимодействия с внешним миром и обыгрывать всякие ситуации с выигрышной позиции. А так ты просто делаешь то, что римляне делали с Ганнибалом первые 10 лет – «ура, в атаку, мы журналисты». Столько римлян погибло ни за что только потому, что они кричали «Мы за правду! Мы защищаемся».
Юля: – Да, это я понимаю, Мастер.
Джон: – Ну? вот и всё.
Юля: – Представьте себе, что вот это я сейчас понимаю.
Джон: – Просто ты живёшь лозунгами. А Ганнибал не журналистом был, он жил искусством, искусством войны. Он был the best. Считается, что никто из всех военачальников этого мира не был выше Ганнибала, круче. Никто. Это признают все военные академии этого мира до сих пор.
Как он разбивал Рим малым войском на их территории – это история неправдоподобная, потому что это уникально, это искусство. А те журналисты идут, и он их штабелями укладывал, пока не научились… Он их научил думать, он сделал Рим сильным, он научил его думать. Потому что они сказали: «Мы перестаём быть журналистами, мы начинаем понимать, что мы в жопе, и всё наше понятие о справедливости всего – это просто ничего не стоит». Рим поменял всю свою ментальность, всю свою идеологию. Он поменял способ мышления, весь Рим поменял за 17 лет. Ганнибал бил Рим 10 лет на его территории войском, которое было в 10 раз меньше. Потому что Рим думал, что они журналисты. А Ганнибал, он был просто никем, он был просто хорошим военным стратегом, тактиком великолепным. И до сих пор говорят: если бы после Канн Ганнибал пошёл на Рим даже без стенобитных орудий, он бы его взял. Он умел воевать, но не умел пользоваться плодами своих побед. Нет красивее истории в военных, чем о военачальнике Ганнибале. Суворов, конечно, он там великолепно, но…
Вова: – Он проигрывает по-любому.
Джон: – Никто это не повторит – 10 лет бить Рим на его территории. Он жил в таких же условиях, как все солдаты. Если считать по-нашему – он был сын президента и спал вместе с солдатами, ел их пищу, одевался как они. У него не было никаких изысков. Он себе не давал специально ничего. Я когда читал Тита Ливия, причём Тит Ливий, который ненавидит Ганнибала, описывал его достаточно честно. Когда Ливий стал честным и откровенным, он стал уметь сопротивляться Ганнибалу. Заметь, если мы рассмотрим историю в то время, население Рима было 1 600 000 человек. Можешь себе представить? Это II век нашей эры. Население Карфагена было 1 400 000 человек.
Юля: – Минск.
Джон: – Это Минск. Можешь себе представить? Самые крупные города раннего Средневековья: Париж и Венеция. Сколько там было? По 100 000 человек.
Юля: – Не знаю.
Джон: – 100 000 человек всего. Когда Рим закончился, цивилизация умерла. Искусство пришло в страшнейший упадок, медицина была уничтожена полностью. С приходом варваров пришло каким-то образом христианство. Собственно, христианство вместе с варварами и убило Древний мир. Просто пришло невежество. Перестали быть бани, римские бани, перестала быть медицина, перестала быть наука, она была полностью уничтожена. Гален ещё тогда делал нейрохирургические операции.
Юля: – Да, я помню.
Джон: – Умерло всё. И потом наша западная цивилизация достигла уровня медицины эпохи Галена совсем недавно, в XIX веке.
Вова: – Я не разбираюсь в стоматологии толком, но римляне делали уже замену зубов.
Джон: – Там делали протезирование.
Юля: – Мастер…
Джон: – Чего?
Юля: – Ну, вот помните, я Вас спрашивала о каула-йоге? И о том, что это похоже на то, что происходит у нас на семинарах.
Джон: – Ну, похоже, да. А что?
Юля: – Так и хорошо. Допустим, наш конфликт с Профессором странный..То есть, смотрите…
Джон: – Любой конфликт развивает людей. Конфликт возникает от того, что нет взаимодействия, прийти к взаимодействию будет развитием. У меня же то же самое в картинах. Тебе же Ленский объяснял. Всё начинается с конфликта. И потом этот конфликт привожу во взаимодействие. Вот и всё. Это вся в этом история.
Юля: – Мастер, хорошо. Вы можете нарисовать картину, которая приведёт во взаимодействие меня и Профессора?
Джон: – Любая картина к этому приводит. Это всё, все мои картины про это.
Юля: – Я не понимаю.
Джон: – Всё, что называется «диалектика» – единство и борьба противоположностей.
Юля: – Я не понимаю.
Джон: – Ну конечно, не понимаешь, ты же журналист, потому что ищешь правды.
Юля: – Не ищу я правды! Вы меня уже довели до я не знаю какого состояния!
Джон: – Справедливость ищешь, ты постоянно хочешь…
Юля: – Не ищу я справедливости Вашей этой дурацкой! Профессор Ваш любимый ищет этой справедливости, а я – нет! Что Вы на меня всё время нападаете?! Ну почему, ну Мастер?!
Джон: – Потому что ты постоянно ищешь виноватого.
Юля: – А Профессор не ищет?
Джон: – Что нам сейчас за него говорить? Нам ты сейчас важна. Ты кидаешься на врага. Пока Рим кидался на Ганнибала, он проигрывал. Он перестал кидаться…
Юля: – Вы мне точно не враг.
Джон: – Ты кидаешься на Профессора. Юля, ты слушаешь меня? Ты кидаешься на Профессора.
Юля: – Ну ладно, кидаюсь, да.
Джон: – Пока Рим кидался на Ганнибала, он проигрывал. Только Рим перестал на него кидаться…
Юля: – Это я услышала сегодня.
Джон: – Ситуация стала медленно выравниваться.
Юля: – Это я сегодня услышала.
Джон: – Потому что Рим понял, что ещё одно кидание – и Рима не будет. И Рим перестал кидаться, стал потихонечку выравнивать ситуацию, стало становиться взаимодействие, и стала красивая игра. И он нарумянил Ганнибала. Невозможно себе представить. Это была самая крутая партия Ганнибала и самая изящная партия Рима. Я хочу, чтобы вы все почитали Тита Ливия. Бесподобная история.
Юля: – Что чтобы прочитали?
Джон: – Тит Ливий. Пока воюешь, ты проигрываешь всё. Перестанешь воевать, – ты выиграешь сражение.
Юля: – Мастер, ну я сейчас Вас услышала. Я Вас услышала ещё в Орявчике.
Джон: – Вова Ленский, на самом деле, он правильно тебе обозначил источник движения, стратегия и тактика, это момент битвы, момент сражения. Потому что каждая картина – это битва, которую ты или выигрываешь, или ты проигрываешь её. Искусство побеждать. Нам не нужна справедливость, нам не нужны понятия за правду. Мы говорим только об искусстве. Ты начала говорить за правду, за справедливость, туда-сюда.
Юля: – Когда я сегодня говорила за правду и за справедливость? Ну, когда?
Джон: – Постоянно. Ты думаешь о ней. Просто думаешь так, что эти все мысли, – они всё наполняют. Кончается искусство – начинается борьба за справедливость. Начинается борьба за справедливость – начинается беззаконие.
И, как я и говорил, знаешь, нет больных людей, есть только люди, которые не умеют справиться с болезнью. А здоровый человек – это не тот, который не болеет, а тот, который умеет справиться с болезнью. То же самое — отношения с людьми. Хорошие отношения не там, где люди не ссорятся, а там, где люди умеют разрулить, найти мир.
Юля: – То есть, опять начинается эта тема Профессора. Слушайте…
Джон: – Про Профессора никто не говорит, кроме тебя. Понимаешь?
Вова: – Тебе рассказывают про историю.
Джон: – Профессор никому не интересен, кроме тебя.
Юля: – Это неправда.
Джон: – А кому он интересен? Мы с Оксаной про Профессора не говорим. Мы с Ленским про Профессора не говорим. О нём возникает разговор, только когда ты возникаешь.
Юля: – Конечно-конечно. Ну, Мастер, не тролльте, пожалуйста. Разговариваете Вы про него без меня.
Джон: – Я не хочу тебя опускать ниже плинтуса, поэтому говорю, что разговариваем, да, но чисто по-деловому: «Где Профессор? Куда подевался? Почему так? А почему не так?» – нет эмоциональной окраски. Хотя, конечно, есть… но не в той степени, в какой ты хочешь нам её навязать.
Юля: – Я очень извиняюсь, но я вот приехала сейчас в Киев и узнаю о Профессоре какие-то новости. Хотя я же якобы самый заинтересованный человек в Профессоре, судя по Вашим словам, а узнаю что-то о нём последней.
Джон: – Рымашевская, ты не самый заинтересованный человек, – ты самый вовлечённый. Интереса в тебе к Профессору нет, потому что тебя Профессор не интересует: ты просто вовлеклась в то, что тебе неинтересно. Это – твоя ошибка и замануха. И всё, ты загубила 80 тысяч войска против 40 тысяч и ещё сдала в плен цвет римской аристократии. Куда годится? Назад отворачивай, всю плёнку перематывай назад.
Юля: – А кто сказал, что её нужно перематывать назад?
Джон: – Никто не говорил. Я сказал.
Юля: – Я могу отмотать, а могу сказать «нет, не буду».
Джон: – Ты можешь не отматывать. Тогда перематывай вперёд: 80 тысяч мёртвых и тех, что в плену.
Юля: – Ну, зачем же? Я могу оставить так, как есть.
Джон: – Ну «так как есть» – это как?
Юля: – Так.
Джон: – Или назад, или вперёд: у нас нет движения «как есть».
Юля: – У кого нет?
Джон: – Ни у кого нет.
Юля: – А у меня есть.
Джон: – Это застой. Или вперёд, или назад. Думай. Думать ещё никто не запрещал. Но было бы чем.
Юля: – Что Вы говорите?))
Джон: – Чего, а есть, что ли, чем? ))) А доказательства? Доказательства нам нужны. Нам не надо просто «у меня есть» – это не доказательства.
Вова: – Смотри. Я эту картинку терпеть не могу, то есть, она мне не нравится, – и всё. И ну… короче…
Юля: – Ленский, ты нормальный?
Вова: – Вот эта. «Шаманка». Я ненавижу её как иллюстратор. Смотри, что он делает. Он делает непараллельные векторы здесь. Да, и потом сбивает акцент здесь чем? Змеёй с глазами под ЛСД. То есть здесь идёт разделение, я уже молчу про первый ход цветов, про первый ход элементов, на которых он начинает играть. Видишь? Он смещает всё время. То есть, всё время идёт смещение. Это комбинация мастерская, ну, извините. )))
Юля: – Смещение идёт всё время… Что? Ну, что я сделала не так?
Вова: – Всё в порядке. Я просто тебе показываю комбинацию, которую можно использовать. Ладно. Возможно, я что-то неправильно делаю.
Юля: – Возможно.
/…
Юля: – Мне снился сон, в котором я слышу Ваш голос. Текст какой-то невообразимой красоты, который я каждый момент пытаюсь запомнить, но не могу. Только два момента смогла: «ты сама должна стать намерением, тогда твоё действие будет равно намерению, песчинка станет морем и что-то о том, что «в море – за море». А второе, – направление на Запад, – Вы мне сказали. И когда я рассказала этот сон Азончик, она процитировала «Сутра короны», – глядящий на Запад уйдет под парусом в море, судьба их трудна и…
Джон: – Прекрасна, да. Так я тебе и говорю: у тебя всё про Запад. Ганнибал и Рим – это же Запад. И это феноменальная история.
Юля: – Хорошо, когда я перестану
Юля: – Ну.
Джон: – «Буду умная-умная» – вот будь умной-умной, тогда и поговорим.
Юля: – То есть, шанс есть? Есть же планка Профессора? Это гениальная планка?
Джон: – Пока ты думаешь о планках, ты будешь всегда в проигрышной ситуации. Ты должна перестать думать о себе. Рим победил Ганнибала после того, как перестал отождествлять себя с тем Римом, который Ганнибал хотел разгромить.
Юля: – Вова, ты можешь слушать внимательно, чтобы я с тобой могла это потом обсудить?
Вова: – Да.
Джон: – Ты воюешь – ты проиграл.
Юля: – Хорошо, Мастер. А кто Вы в этой ситуации с Римом и Карфагеном?
Джон: – Я, на самом деле, люблю Ганнибала за его искусность. И мне даже где-то жаль, что Рим сумел догадаться.
Юля: – А Вы всё-таки кто?
Джон: – Кто? Конечно же, я в этой ситуации Рэй Брэдбери, который сказал свою феноменальную фразу: «Я ненавижу римлянина по имени Статус-кво».
Юля: – Ну, это красиво, но не имеет отношения к тому, о чём я спрашивала, а я спрашивала о Вашей природе.
Джон: – Это как раз имеет прямое отношение. Ты сказала: «А Вы кто?» Читайте Рэя Брэдбери. Тебе ещё Тита Ливия читать две эпохи. Я думаю, что тебе придётся забыть журналистику, потому что тебе слишком много придётся читать уже.
Вова: – Джон, слушай, а это Брэдбери написал: «Были они смуглые и золотоглазые»?
Джон: – Это же «Уснувший в Армагеддоне». Рэй Брэдбери умер совсем недавно, насколько лет назад. Был сильно нелюбим в своей стране. Его местное ЦРУ недолюбливало.
Вова: – Конечно, да, он же вскрывает карты, рассказывает, как работает всё.
Джон: – Да, причём так, знаешь, в фантастических произведениях.
Юля: – С Карфагеном, хорошо, буду разбираться.
Джон: – Вот… мои картины. Любая из них – это какая-то история, законченная ситуация. В любой моей картине – это движение и покой, это суть движения и это суть покоя. Ничего другого нет. Любая ситуация Карфагена, – она настолько яркая и драматичная, где и движение, и покой в одном смысле, показывает как это всё происходит. Как это всё происходит? Как это всё вообще происходит?
Юля: – Мастер, хорошо…
Джон: – Я буду всегда любить Карфаген.
Юля: – То есть, ну его, этот Рим, Вы будете любить Карфаген?
Джон: – Потому что я всегда буду любить искусство.
Юля: – Так вот это и видно, что Вы всё время будете любить Карфаген.
Джон: – Когда Карфаген оборонялся в последней войне, женщины Карфагена отдали все свои волосы на тетиву для луков, и они сражались за каждый дом. Это была безумная война. Они реально бились до последней капли, до последнего. Это было феноменально.
Юля: – А Рим нет? А Рим не бился? И волосы не отдавал?
Джон: – Ну, в данном случае ты Рим, конечно. Он отдавал и волосы. А красота всё равно осталась за Карфагеном. И тут уже ничего не попишешь: Карфаген был красив. И в атаке, и в защите, и в обороне. Красота была нереальная абсолютно. Но почему-то провидению было угодно, чтобы выиграла Римская цивилизация. Для меня это непонятно. Скорее всего, там просто боги бросали кости, кто выиграет. И каким-то образом какая-то косточка так перекрутилась – хоп!Боги смотрят: «А-а» – уже думают Карфаген. Кости, это чистой воды кости, потому что здесь нет эмоционального окраса. Потому что душа вся горит за Карфаген, но кости выпали за Рим. Ну и в итоге, мы имеем всю цивилизацию западного мира – это «золотой миллиард» там Западной Европы, там Канада, Северная Америка – это всё Конституция один в один этого Древнего Рима, это всё воплощение Древнего Рима в наши дни, ничего не поменялось. Выиграл бы Карфаген – весь бы западный мир был бы по-другому. Это Средиземье. Кто тогда, две тысячи лет назад выиграл Средиземье, тот выиграл весь западный мир.
Юля: – Хорошо, Мастер. Объясните мне, пожалуйста, почему это противодействие между мной и Профессором существует?
Джон: – Оно не существует.
Юля: – Оно существует. Он на меня нападает, и поэтому оно существует.
Джон: – Оно не существует. Оно…
Юля: – То есть, когда Профессор на меня нападает, мне нужно сказать: «Аллилуйя! Мастер ведь сказал: «Такого не бывает». Профессор, тебя нет».
Джон: – Вы вовлекаетесь в чужую игру.
Юля: – В чью?
Джон: – Карфагена и Рима.
Юля: – Кто из нас Рим и Карфаген? И каким образом мы можем избежать этой игры?
Джон: – Вы уже так перемешались, что трудно понять. Реально вы просто впали в петлю истории. Что? Что с вас взять? Ну, ничего страшного.
Юля: – Я уверена в том, что у нас есть предыстория. И даже до того, как вы сказали, что у нас общая карма, я была уверена в том, что она есть.
Джон: – Слушай, когда Рим поднимал свои войска, или Карфаген поднимал свои войска, возможно, вы просто были по разные стороны баррикад. Вот и все дела. И вас до сих пор щемит эта история.
Юля: – Ну вот, и что делать дальше?
Джон: – Побеждает искусство. Кто более искусен, тот выигрывает.
Юля: – Я уже сказала «нет». Но могу отвечать только за себя. За других – не могу.
Джон: – Тогда, если отвечаешь только за себя, а за других не можешь, тогда засунь себе свою журналистику в одно место. Хорошо? Потому что журналистика отвечает за кого-то, но не за себя. Поэтому вот на этом у нас разговор пришёл к той черте, к которой я и думал, что он когда-нибудь подойдёт. Засунь себе, дорогая моя Рымашевская, всю журналистику в одно место.
Вова: – Объясни мне, это же несложная комбинация, – то, как это работает. Почему она не вбирает? Что она защищает?
Джон: – Ну, Рим защищает право на статус-кво.
Вова: – Оно же не работает.
Джон: – Да, и поэтому Рэй Брэдбери так и сказал: «Ненавижу римлянина по имени Статус Кво». Это от Рима произошла вся эта фигня закрученная, вся журналистика, она вышла из Рима, из этого статус-кво.
Вова: – Хорошо, ну она, я понимаю, что она пытается не потерять свой статус, свои какие-то установки.
Джон: – Дело в том, что если она будет упираться, она проиграет. Так же как и Рим проигрывал Ганнибалу, пока Рим не сказал, что мы полное ничтожество, не забил на все свои понятия о правильности-неправильности, не освободил и не вооружил рабов. Рим разрушил свой мозг, чтобы победить.
Вова: – Это понятно, что «прямо летящая стрела испытывает колебания, попадая в центр». Это же несложно.
Джон: – Это несложно для человека со стороны. Но человек, который внутри, для него это значит разрушить своё невежество. Рим себя разрушил. Он просто разрушил себя изнутри. И тогда он не проиграл. Он даже не выиграл, он просто не проиграл Ганнибалу. У Ганнибала он бы не выиграл никогда. Он выиграл Третью Пуническую войну, в итоге.